Евгений Прасолов

Нинка Ковалева. Учительница.

(из цикла "Жили-были Лебеди")

Читательский конкурс «НВ»,

посвященный Дню города:

«Вот здесь, на этом перекрестке...»

У каждого из нас всегда есть, в зависимости от возраста, что-то, что не укладывается в нашей голове. В детстве я, например, никак не мог представить, что Ковалева Нинка будет учительницей. Потому что хоть она и была лет на восемь старше меня, но на моих глазах бегала с подругами по Моздовке, играла в мячик и классики, прыгала через веревочку и, как и все подруги ее возраста, подвергалась при случае мальчишеским насмешкам и дразнению, хотя мы и рисковали при этом легко и естественно получить от них подзатыльника. А тут я слышу вдруг в семье от взрослых: «А Нинка Ковалева на «учительницу» поступила!». Поступить в институт тогда для нашей деревни было событием весьма редким, обсуждаемым во всех семьях: сказывались трудности послевоенного времени. Подрастающая молодежь оставалась большей частью в своем колхозе, не дотянув даже до семи классов. Ребята, правда, еще стремились устроиться на шахту учениками каких-либо рабочих профессий. А тут – в институт, да еще на учительницу! Это значит, что я должен был приравнять мою вчерашнюю чуть ли не обидчицу к моим первым лебедянским учителям – Раисе Краидовне и Марии Ивановне, пользовавшимся, естественно, у меня, первоклассника, непререкаемым авторитетом. Вот это-то и не укладывалось тогда в моей детской голове. Нина Никулина в пятидетной семье (Ковалевы они были по двору) была самой младшей. Глава семьи Иван Николаевич работал после войны в колхозе учетчиком и среди односельчан пользовался большим уважением за рассудительность и спокойный, выдержанный характер. Жена его, Фенечка, и мать, Макариха, лечившая людей, тоже слыли в деревне женщинами мудрыми. За свою ли набожность, другие ли какие заслуги перед Всевышним, только судьба проявила редкую, можно сказать, милость к этой семье во время войны: и глава семьи, и трое его сыновей были на войне, и все четверо вернулись живыми и невредимыми. После войны двое сыновей – Дмитрий и Илья – работали на губкинской автобазе №1, а старший, Степан, осел на Украине и ходил, как говорили, в больших начальниках. Старшая же Нинина сестра Маня запомнилась мне, помимо славы искусной рукодельницы, вот по какому разговору среди взрослых. Как-то Манины подруги и она сама решили на святках погадать на женихов. Зашли поздним вечером в чей-то курятник и стали в темноте хватать с насеста, кому кто попадется. Мане попался большой красный петух. Посмотрела на него на свету. «Ну точно – Ванька Шоков!», – сказала недовольно. А потому недовольно, что Ваня за Маней сильно «утрепывал», а та его все отвергала. Но не прошло и года, как они поженились. Тогда-то на деревне и вспомнили про курино-петушиные гадания. Вот такая родословная была у Нины Ивановны Никулиной, будущей любимой учительницы лебедянских и йотовских ребят, за которой я в детстве никак не хотел признавать право быть учительницей, и которая, будучи потом ею, сделала на этом поприще столько, сколько может сделать лишь человек с добрым и щедрым сердцем, Человек и Учитель по призванию. К слову сказать, вряд ли бы кто сегодня поверил, что Нина вовсе не собиралась поступать на учителя, не вынашивала она мечту, как это нередко бывает в школьном возрасте, и о какой-либо другой профессии. А дело было так. По окончании губкинской средней школы №1 (ее тогда только что построили) наша юная абитуриентка и две ее подружки повезли сдавать документы для поступления в Старооскольский геолого-разведочный техникум. Встретили незнакомых девчат постарше, разговорились, поделились с ними своими намерениями. Те оказались студентками Старооскольского учительского института. Произошел примерно следующий диалог: – Ха, подумаешь, геологи нашлись! Вы поступайте к нам в институт. – Да мы боимся, что в институт не сдадим. – Сдадите и поступите, по вам видно! Все именно так и произошло, и Нина стала студенткой учительского института (впоследствии – Белгородский педагогический). Институт готовил учителей (их после войны очень не хватало) по сокращенной двухгодичной программе, а это значит, что спустя два года молодой специалист, учитель математики и физики Нина Ивановна мало чем отличалась от школьницы-десятиклассницы. Направление по окончании института она получила в семилетнюю школу в селе Воробьевка Солнцевского района Курской области. Приехала с одним чемоданом. Кто-то из местных вызвался помочь, привел в хату, где хозяйка пускала на квартиру: – Прохоровна, пустишь на постой? – Не, не пущу, только морока с этими квартирантами! Тут уж и Нина Ивановна взмолилась: – Тетенька, пусть хоть чемодан у вас пока постоит, а я только, может, раз-другой заночую, пока квартиру подыщу! На том и порешили. А через несколько дней строгая Прохоровна, присмотревшись к тихой, скромной, уважительной девушке, сама предложила: «Ладно, живи у меня!». Так Нина Ивановна выдержала свой первый экзамен на самостоятельную жизнь – способность уживаться с людьми. Вторым испытанием для молодой учительницы была первая встреча с директором Воробьевской школы. Волновалась, конечно. Но директор оказался достаточно мудрым, он не стал «экзаменовать» новенькую, но, остановившись вначале на некоторых профессиональных вопросах ее предстоящей работы, большую часть беседы посвятил характеристике учительского коллектива в целом и каждого в отдельности: к кому лучше обращаться за советом, на кого можно положиться, а кого лучше всего попросту избегать. Трудно переоценить, как помогла эта беседа начинающей учительнице в ее дальнейшей работе. Но самым трудным испытанием представлялась Нине Ивановне ее первая встреча с учениками. И когда пришла она первого сентября в школу и увидела во дворе своих будущих учеников, выстроившихся в две шеренги, чтобы получше рассмотреть новую учительницу, то замерло сердце, и шла она, ничего не видя, сквозь строй – в белой батистовой кофточке, юбочке-«шестиклинке» и на высоких каблуках, – и об одном молилась только: как бы не споткнуться и не упасть. Но и здесь все обошлось благополучно. Пытаться изложить какие-либо секреты преподавания Нины Ивановны в работе с учениками – невозможное, думается, дело. Потому что если секреты эти и были, то они у каждого свои и изложению не подлежат. И не подлежат не из-за их особой засекреченности, а из-за того, что проявляются спонтанно, как неосознанные движения души. Но, скорее всего, никаких секретов не было, а была лишь безраздельная любовь к своим ученикам. И они отвечали ей тем же. Не случайно, когда, проработав четыре года в Воробьевке, Нина Ивановна решила вернуться на родину, многие ученики, прощаясь, плакали и потом почти три года слали ей открытки и письма с подробным описанием всех событий на селе, в том числе кто на ком женился или вышел замуж, кто у кого родился и так далее. Однако с наибольшей отдачей свой дар учителя Нине Ивановне суждено было проявить на своей малой родине. 25 лет проработала она потом в Йотове, в средней школе №9, пропустив через свои руки, ум и сердце почти 700 ребят, многие из которых являлись детьми и внуками ее бывших односельчан – жителей когда-то существовавшей на месте нынешнего Лебединского карьера деревни Лебеди. Но – по порядку. Вернувшись в родные края, Нина Ивановна подумала, что пора бы заняться и личной жизнью. Короче говоря, вышла замуж за йотовского парня Петю Седычкина (Петр Топоров). Но вышла не с бухты-барахты, как может кто-то подумать. Семь лет дружили, семь лет ждал ее шахтер да потом еще с гордостью похвалялся: – У меня вот образование всего пять классов да шестой коридор, а я за себя учительницу взял. А потому, может, и взял, что Нина Ивановна не на образование своего суженого смотрела, а на его ясную голову да руки золотые – за что, бывало, не возьмется, все ладно получается. Ну да и – что скромничать! – красивый, статный был. А через два года у них уже было два сына. Нина Ивановна так и говорит, даже с некоторой гордостью, итожа свой трудовой стаж: «В 1978 и 1979 годах я рожала сыновей». И еще любит повторять, как бы оправдывая свое с мужем появление на свет: «Дом построили, двух сыновей родили, два дерева посадили». Имеются в виду груши и яблони, посаженные перед домом после того, как он был построен. Нина Ивановна их «моими красавицами» называет. Только давно это уже было, и «красавицы» состарились вместе с их хозяйкой, которой недавно исполнилось 80 лет. Круг ее интересов давно уже и все больше замыкается на духовное. Еще до недавнего времени ее можно было видеть молящейся в губкинских храмах, и не далее как в прошлом году она даже ездила в Святогорский монастырь. – А до этого я и в Холках была, и у Матроны была, и у Серафима Саровского три раза была, и в Лавру ездила, и у Сергия Радонежского была, – перечисляет Нина Ивановна. А я слушаю и опять не могу представить, опять у меня, как когда-то в далеком детстве, не укладывается в голове: как смогла эта маленькая и хрупкая женщина оставить глубокий след в душах и сердцах довольно большой армии губкинцев. Она всегда очень тихо объясняла урок и ни на кого не повысила голос, но ее уроки всегда проходили в полной тишине. Какие бы ни проводились в школе мероприятия, ее класс всегда был первым. У нее до сих пор бережно хранится с десяток альбомов, где запечатлены все добрые дела ее класса. Вот они помогают совхозу убирать свеклу, вот – на лесопосадке, вот – любимая военная игра ребят «Зарница». А вот встреча школьников с Героем Советского Союза Маресьевым. Три года ее класс переписывался с легендарным летчиком и наконец он сам приехал к ним. Всего не перечислить. И везде рядом со своими питомцами – классный руководитель. Да что говорить, кто бы еще организовал и повез ребят на экскурсию (при полном отсутствии в те годы подходящего транспорта) на крытой грузовой машине в Киев! А вот выпуск 1970 года. Юные лица! А рядом – фото 2005 года – лица те же, да не те: всем уже по 50 и более лет. Нина Ивановна рассказывает: – 35 лет прошло! Приходят мои ребятки, приглашают на встречу выпускников. Не могу, говорю я, к Серафиму Саровскому на поклонение еду. «Да как же без вас? Без вас никак нельзя!». Ну что, приехала от Серафима в пять утра, а в восемь они уже ждали меня в школе. Подхожу, а они выходят по одному из коридора: «Нина Ивановна, вы меня узнали?» – «Да, Нюры Верочкиной Маша». «А меня угадали?» – «По-моему, Валикова – Таня Ушакова». «А меня?» – «Валя, Васьки Алинчикова дочка». «А меня?» – «…Нет, не могу вспомнить… Славик! Ты ж был такой худенький!». «Нина Ивановна, да я уж на третьей женатый!...» Моя собеседница снова замолкает, молчу и я. Знаю, что у Нины Ивановны более десятка родных племянников, и все они зовут ее до сих пор няней. Но разве не была, разве не стала она няней сотням и сотням нынешних губкинцев, выпущенных ею из школы и нашедших потом себя в шахте, карьере, на стройках города... Многие из них благодарны своей «классной» хотя бы за то, что только с ее помощью закончили они школу: она чуть ли не за руку приводила их на экзамены, брала грех на душу и ставила троечку там, где должна была стоять двойка. А теперь они – буровики, экскаваторщики, водители большегрузных самосвалов. Я смотрю на Нину Ивановну и думаю: у нее есть прошлое, это ее ученики. И у нее есть будущее, это – к Кому она ходит в храм. Ходить, правда, становится все труднее. Но с Ним общаться можно и дома, и где угодно, было бы только желание. Прощаясь, спрашиваю пятилетнего правнука Нины Ивановны Максима, который крутится рядом, любит ли он свою бабушку? На традиционный вопрос – не менее традиционный ответ: «Люблю». – А за что любишь? Вот тут уже надо думать. Максим глубокомысленно морщит лоб и неожиданно выдает: – Потому что она мне нравится. Я хохочу, страшно довольный его вполне исчерпывающим и даже имеющим некоторую философскую подоплеку ответом.

Е. ПРАСОЛОВ